Когда на Ближнем Востоке раздаются первые выстрелы, Европа и Азия начинают прислушиваться не только к сводкам фронтов. Они замирают в ожидании потока людей: женщин, детей, мужчин, которые бегут от войны, теряя дома, документы, прошлое и нередко будущее. Военные конфликты в регионе уже давно перестали быть делом локальным. Любой новый виток эскалации в Израиле, Иране, Сирии, Йемене или Ливане — это не только драма на картах, но и экономический, демографический и политический кризис далеко за пределами Ближнего Востока.
По данным UNHCR, за последние 10 лет из стран Ближнего Востока и Северной Африки переместились более 25 миллионов человек. Волна, вызванная войной в Сирии, наглядно продемонстрировала, как быстро гуманитарная проблема становится политической — от Брюсселя до Будапешта, от Москвы до Берлина.
В случае нового масштабного конфликта — между Израилем и Ираном — потенциал миграционного кризиса сравним разве что с последствиями Второй мировой войны. По оценке Международной организации по миграции, при полномасштабной эскалации только из Южного Ливана и юга Сирии может двинуться более 4 миллионов человек в течение нескольких месяцев. Если же Иран вовлечется напрямую, число перемещённых лиц по региону может превысить 10 миллионов. Это ставит под угрозу системы социальной поддержки, инфраструктуру, рынок труда и межэтническое спокойствие в приграничных странах.
Существует расхожее мнение, что беженцы — это исключительно обуза для принимающих стран. Но цифры, собранные World Bank и Brookings Institution, дают другую картину. Например, в Иордании, где численность сирийских беженцев достигла почти 20% от населения, приток гуманитарной помощи и финансирование проектов в здравоохранении, образовании и строительстве обеспечили стране прирост ВВП на 2,5% в год в 2016–2019 гг. При этом реальные доходы местного населения не снижались, а локальный малый бизнес получал новые рынки.
Однако, по мнению Анны Овсянниковой, доцента Кафедры математики и анализа данных Финансового университета при Правительстве РФ, не все государства способны повторить иорданский сценарий. Турция, крупнейший в мире приёмник беженцев, уже ощущает усталость: растёт безработица, усиливается напряжение между мигрантами и местными, политические партии играют на теме "депортации", а инфраструктура перегружена. Стоимость содержания одного беженца — от $2000 до $8000 в год. В условиях глобальной инфляции это превращает проблему в системную угрозу.
Россия, которая традиционно находится вне фокуса ближневосточных потоков, может неожиданно оказаться затронутой. Особенно если конфликт повлияет на миграционные маршруты из Турции, Афганистана и Ирана в сторону Кавказа и Центральной Азии. Российские границы с Казахстаном, Азербайджаном и Монголией могут стать частью нового "коридора перемещений", в том числе нелегальных.
Каждый поток беженцев — это не только гуманитарный вызов, но и инструмент геополитического давления. Турция уже использовала "открытие границ" как рычаг в переговорах с ЕС. Иран в прошлом через шиитские сети в Ираке и Сирии стимулировал миграционные перемещения, усиливая влияние в арабском мире. Израиль, в случае угрозы своим северным границам, будет стремиться к созданию буферных зон, что неизбежно приведет к новым потокам внутренне перемещенных лиц.
Россия может столкнуться с дилеммой: либо усиливать своё присутствие в регионе и брать часть ответственности за гуманитарные коридоры, либо рисковать потерей влияния, если этим займутся другие игроки — ООН, США, Китай. Беженцы — это новая нефть Ближнего Востока.
Миграция может быть не только деструктивной, но и трансформирующей силой. В условиях правильной интеграции беженцы становятся частью новой экономики. В Германии сирийские беженцы открыли бизнесы, в том числе ориентированные на экспорт в страны Ближнего Востока, что создало неожиданный канал экономического роста. По мнению Анны Овсянниковой, такой сценарий возможен только в стабильных странах с ресурсами. Для нестабильных или авторитарных режимов наплыв беженцев — это фактор дестабилизации. Например, в Ливане, где сирийские беженцы составляют четверть населения, наблюдается коллапс социальной системы. Это демонстрирует простую закономерность: если государство слабое, беженцы его добьют; если сильное — помогут ему перезапуститься.
Для России, Европы, Китая и США вопрос не в том, как остановить потоки, а как ими управлять. Кто научится это делать, получит не только гуманитарное уважение, но и стратегическое преимущество в будущем мире, где движение людей важнее движения танков. Беженцы больше не просто жертвы — они становятся ключевыми фигурами на доске глобальной политики.
Анна Овсянникова,
доцент Кафедры математики и анализа данных
Финансового университета при Правительстве Российской Федерации
